Земля шорохов - Страница 28

ЖУЖУЙ

Все вызывало мое восхищение – и изящество трав, и незнакомые растения-паразиты, и красота цветов, и глянцевитая зелень листвы, а больше всего роскошная пышность растительного покрова вообще.
Чарлз Дарвин. Путешествие натуралиста вокруг света на корабле "Бигль"

В Калилегуа производят главным образом сахар и кроме того собирают хороший урожай самых различных тропических фруктов, которые поставляются на рынок Буэнос-Айреса. Калилегуа – это равнина, охваченная полукружием гор, склоны которых покрыты густым тропическим лесом. Было как-то странно вдруг попасть в это царство буйной растительности. Покинув аэропорт, мы примерно час ехали по холмистой и полупустынной местности, почва которой наполовину выветрилась и была прокалена солнцем. Здесь росли кустарники и кое-где попадались большие, как бы распухшие, стволы palo borracho, кора которых была густо усеяна колючками; то и дело встречались вздымающиеся в небо гигантские, футов в двадцать высотой, кактусы со странными изогнутыми ветвями. Они тоже были утыканы шипами и выглядели недружелюбно. После двух крутых поворотов мы съехали с холма в долину Калилегуа, и растительность вдруг настолько резко изменилась, что даже глазам стало больно. Началась яркая зелень тропиков – такая масса оттенков, такая свежесть, что по сравнению со всем этим растительность Англии показалась бы не зеленой, а серой. Потом, словно в подтверждение того, что я снова нахожусь в тропиках, через дорогу, посвистывая и щебеча, перелетела небольшая стайка длиннохвостых попугаев. Немного погода мы проехали мимо группы индейцев, одетых в рваные рубахи и штаны и в необъятные соломенные шляпы.

Это были приземистые люди с монгольскими чертами лица и странными, похожими на терновые ягоды, выразительными и умными глазами. Они посмотрели на нас равнодушно. Индейцы, длиннохвостые попугаи, яркий пейзаж – все это ослепило меня и ударило в голову, как вино.

Машина сбавила ход и свернула с главной дороги на проселок. По обеим сторонам росли густые рощи гигантского бамбука – некоторые стволы с зелеными тигровыми полосами были толщиной с бедро человека и имели бледный медовый оттенок. Бамбук красиво склонялся над дорогой, и его трепещущие листья переплетались над головой так плотно, что внизу было мрачно, как в нефе кафедрального собора. Между мощными стволами поблескивал вспыхивал солнечный свет, а сквозь шум двигателя доносились странные стоны и скрипы бамбука, раскачивающегося на ветру. Мы подъехали к вилле, наполовину скрытой под буйно разросшимися цветами и ползучими растениями. Навстречу нам вышла Джоан Летт. Это она вместе со своим мужем Чарлзом пригласила меня в Калилегуа. Она повела меня в дом и очень радушно предложила чашку чая, а еще немного погодя, когда Чарлз вернулся с работы, мы уже сидели на балконе и в сгущавшейся синеве вечера обсуждали план действий.

По опыту, приобретенному в самых разных концах света, я знаю, что в достаточно густонаселенной местности многих животных можно приобрести без особых трудностей, потому что жители держат их либо для забавы, либо для того, чтобы, вырастив до определенного возраста, разнообразить ими свой стол. Так что в первую очередь следует обойти все окрестные поселения и купить все, что можно, и уж потом самому добывать остальных, обычно более редких животных. Под мелодичный звон льда в стаканах с джином я изложил эти соображения Чарлзу, но он совершенно обескуражил меня, сказав, что индейцы в Калилегуа не держат дома никаких животных, кроме обычных кошек, собак и кур. Однако он обещал, что завтра же попросит одного из своих наиболее способных помощников навести справки в деревне, и сообщит мне результаты. Подбодренный джином, я пошел спать, но настроение у меня было скверное. Мне стало казаться, что я зря приехал сюда, и даже тихая песня цикад в саду и огромные трепещущие звезды, напоминавшие мне о том, что я снова в тропиках, не могли настроить меня на веселый лад.

Однако на следующее утро дело предстало в ином свете. После завтрака я вышел в сад и наблюдал за стайкой золотых, синих и серебряных бабочек, добывавших себе корм в больших пунцовых цветах, когда явился Луна. Я услышал, как он поет прекрасным тенором, шагая по бамбуковой аллее. Подойдя к калитке, он оборвал песню и хлопнул в ладоши, извещая хозяев о своем приходе. Этот обычай существует во всей Южной Америке. Потом он открыл калитку и подошел ко мне. Это был человек небольшого, футов пяти, роста и тонкий, как четырнадцатилетний мальчик. У него были красивые, немного резкие черты лица, огромные черные глаза и черные, коротко остриженные волосы. Он протянул руку, на вид такую же хрупкую, как крылья бабочек, летавших вокруг.

– Сеньор Даррел? – спросил он.

– Да,– ответил я, пожимая руку осторожно, боясь сломать ее в запястье.

– Я Луна,– сказал он так, словно одного этого уже было достаточно, чтобы все объяснить.

– Вас послал сеньор Летт? – спросил я.

– Si, si,– ответил он с обаятельной улыбкой.

Мы стояли и смотрели на бабочек, паривших над красными цветами. Я судорожно ломал голову, подыскивая нужные испанские слова.

– Que lindo,– сказал Луна, указывая на бабочек.– Que bichos mas lindos!

– Si,– сказал я. Мы снова замолчали, дружелюбно улыбаясь друг другу.

– Вы говорите по-английски? – спросил я с надеждой.

– Нет, очень маленько,– сказал Луна, разводя руками и робко улыбаясь, словно был сокрушен этим ужасным пробелом в своем образовании.

Его знание моего языка, видимо, ненамного превосходило мое знание испанского. Оба мы могли понимать довольно сложные фразы на чужом языке, но сами были способны только валить в кучу существительные и глаголы, без всякого соблюдения грамматических правил.