Так как клеток у меня не было, в гараже я их всех выпустил, надеясь, что они устроятся сами. К моему удивлению, так и случилось. Попугаи нашли себе удобные насесты, подальше друг от друга, чтобы не драться, и хотя все ясно сознавали, что Бланке самым хамским образом корчит из себя хозяина, ссор по пустякам и других проявлений неблаговоспитанности не было. Пенелопы тоже нашли себе насесты, но сидели на них только когда спали.
Днем они предпочитали бродить по полу, вскидывая время от времени головы и издавая оглушительные крики. Броненосец, как только его выпустили, убежал за большой ящик и проводит там в размышлениях все дни; только по ночам он, крадясь на цыпочках и бросая исподтишка опасливые взгляды на спящих птиц, выходил, чтобы поесть.
На другой день по всей деревне прошел слух, что приехал сумасшедший гринго, который платит хорошие деньги за живых животных, и тотчас потек ручей новых экземпляров. Первым пришел индеец, который приволок на конце веревки кораллового аспида, всего в желтых, черных и красных полосах, похожего на особенно безвкусный старомодный галстук. К сожалению, он переусердствовал и затянул петлю на шее слишком туго – змея оказалась мертвым-мертва.
С другими предложениями мне повезло больше. Нежно прижимая к груди большую соломенную шляпу, пришел еще один индеец. После вежливого обмена приветствиями я попросил показать, что это он так бережно прячет. Сияя надеждой, он протянул мне шляпу, и я увидел в ней прелестнейшего котенка, который смотрел на меня влажными глазенками. Это был детеныш кошки Жоффруа, мелкого вида диких кошек, который теперь встречается в Южной Америке все реже и реже. Мех у него был желтовато-коричневого цвета и сплошь испещрен аккуратными темно-коричневыми пятнышками. Котенок смотрел на меня из глубины шляпы большими голубовато-зелеными глазами, будто умоляя, чтобы я взял его в руки. По собственному опыту я знал, что самые невинные на вид существа могут причинить самые скверные неприятности. Но, введенный в заблуждение ангельским выражением мордочки котенка, я протянул руку. И тотчас он сильно укусил меня за мякоть большого пальца и оставил двенадцать глубоких красных борозд на тыльной стороне руки. Я отдернул руку и выругался, а котенок снова принял свою невинную позу, ожидая, по-видимому, какую еще веселую игру я для него придумаю. А тем временем я, как проголодавшийся вампир, сосал свою руку и, поторговавшись с индейцем, в конце концов купил своего обидчика, который шипел и рычал, как маленький ягуар. Я пересадил его из шляпы в ящик с соломой и оставил примерно на час одного, чтобы дать ему освоиться, считая, что причиной его дурного настроения был страх, которого он натерпелся во время поимки и путешествия в соломенной шляпе. Ведь этому существу было всего недели две от роду.
Когда мне показалось, что котенок уже освоился и больше не отвергнет моих попыток вступить в дружеские отношения, я снял с ящика крышку и бодро заглянул внутрь. Я не лишился глаза только потому, что он промахнулся всего миллиметра на три. Я задумчиво стер со щеки кровь; да, с этим дьяволенком мне будет нелегко. Обернув руку мешковиной, я поставил в один угол ящика блюдце с сырым яйцом и мясным фаршем, а в другой – чашку с молоком и предоставил котенка самому себе. На следующее утро оказалось, что к еде он не притрагивался. Предчувствуя, что мне достанется больше, чем накануне, я налил в бутылочку теплого молока, обернул руку мешковиной и подошел к ящику.
Мне не раз приходилось кормить соской испуганных, раздраженных, а то и просто глупых животных, и я думал, что знаю почти все их уловки. Но котенок доказал мне, что в этом деле я сущий новичок. Он был так юрок, быстр и силен для своего маленького роста, что после получаса борьбы у меня появилось такое ощущение, будто я пытаюсь двумя ломами поднять капельку ртути. Я был залит молоком и кровью и совершенно выдохся, а котенок смотрел на меня горящими глазами и, очевидно, был готов, если понадобится, продолжать сражение еще три дня. Больше всего меня раздражало то, что у котенка были очень хорошо развитые зубы (я испытал это на собственной шкуре), и я думал, какого же черта он не хочет есть сам. Но я знал, что в своем упрямстве он может буквально заморить себя голодом. Накормить его, по-видимому, можно было только из бутылочки. Я положил котенка в ящик, омыл свои раны и стал заклеивать пластырем наиболее глубокие из них. В это время, весело напевая, вошел Луна.
– Доброе утро, Джерри,– сказал он и вдруг замолчал, заметив, что я окровавлен. Из небольших царапин у меня все еще сочилась кровь. Луна широко раскрыл глаза.
– Что это? – спросил он.
– Кошка... gato,– сказал я раздраженно.
– Пума... ягуар?
– Нет,– неохотно ответил я,– chico gato montes.
– Chico gato montes,– недоверчиво повторил он,– сделал это?
– Да. Проклятый дурачок не хочет есть. Я пытался покормить его из соски, но этот чертов котенок дерется как тигр. Помочь ему может только пример...– Я замолчал, мне пришла в голову отличная мысль.– Пошли, Луна, навестим Эдну.
– Почему Эдну? – спросил Луна, шагая за мной к дому Хельмута.
– Она может мне помочь,– сказал я.
– Но, Джерри, Хельмуту не понравится, если Эдну укусит дикий котенок.
– Никто ее не укусит,– объяснил я.– Я просто хочу попросить у нее котенка.
Луна смотрел на меня черными удивленными глазами, эта головоломка была выше его понимания, и он просто пожал плечами и пошел за мной к парадной двери Хельмута. Я хлопнул в ладоши и вошел в гостиную. Эдна уютно устроилась над громадной кучей носков и мирно штопала их, слушая патефон.