Я поставил Хуаниту на ноги как раз вовремя. Только она поправилась, как мы получили известие, что судно готово выйти в море. Таким образом, все сложилось как нельзя более удачно: Хуанита отправилась в дорогу здоровой, и слава Богу, потому что больная она не выдержала бы такого путешествия.
В назначенный день два грузовика со снаряжением и клетками прибыли на пристань. Следам за ними подкатил лендровер, и началась долгая и утомительная процедура погрузки клеток на корабль и расстановки их в трюме. Это всегда требует много нервов, потому что большие сети с клетками высоко парят над палубой, и ты всякий раз трясешься, что трос вот-вот лопнет и твои милые звери упадут в море или разобьются о бетонный пирс. Но к вечеру последнюю клетку благополучно подняли на борт, последний предмет снаряжения исчез в трюме, и мы вздохнули свободно.
Проводить нас пришли все друзья. В глазах многих я читал плохо скрываемое облегчение. Но сердиться на них было невозможно – так или иначе, я всех их сделал мучениками. Мы опустошали бутылки, которые я предусмотрительно велел принести в свою каюту. Все было на борту, все было благополучно, и теперь оставалось только выпить на прощание, потому что через час судно отчаливало. В тот самый момент, когда я но пятому разу наполнял стаканы, в дверях каюты, шелестя пачкой бумаг, появился человечек в форме таможенника. Не предчувствуя никакой опасности, я посмотрел на него влюбленно.
– Сеньор Даррел? – вежливо спросил он.
– Сеньор Гарсиа? – спросил в свою очередь я.
– Si,– сказал он, вспыхнув от удовольствия. Ему очень понравилось, что я знаю его имя.– Я сеньор Гарсиа из Адуаны.
Мария первая учуяла опасность.
– Что-нибудь не так? – спросила она.
– Si, si, сеньорита, документы сеньора в порядке, но они не подписаны деспачанте.
– Что это еще за деспачанте? – спросил я.
– Такой человек,– обеспокоенно сказала Мария и повернулась к маленькому таможеннику.– А это важно, сеньор?
– Si, сеньорита,– серьезно сказал он,– без подписи деспачанте мы не можем разрешить вывезти животных. Они будут сгружены.
Я чувствовал себя так, словно мне целиком удалили желудок. У нас оставалось всего три четверти часа.
– А деспачанте здесь? – спросила Мария.
– Сеньорита, уже поздно, и все ушли домой,– сказал сеньор Гарсиа.
Это была ситуация, в которой человек сразу стареет лет на двадцать. Я представил себе реакцию служащих судовой компании, если бы я сейчас пришел к ним и сказал, что вместо веселого отплытия в Англию через час придется задержать судно часов на пять, чтобы выгрузить моих животных и, что еще хуже, все мое снаряжение и лендровер, которые уже упрятаны глубоко в трюме. Я совершенно сник, но мои друзья – несчастные создания, уже привыкшие к переделкам подобного рода,– тут же развили бурную деятельность. Мерседес, Жозефина, Рафаэль и Дэйвид отправились спорить с дежурным по таможне, а еще один наш друг, Вилли Андерсон, который был знаком с деспачанте, захватив с собой Марию, поехал к нему домой. Тот жил на окраине Буэнос-Айреса, и, чтобы вовремя поспеть обратно, Авдерсон с Марией ехали с бешеной скоростью. Счастливая прощальная вечеринка взорвалась, как бомба. Нам с Софи оставалось только ждать и надеяться, и я мысленно репетировал разговор с капитаном; мне ведь надо будет так изложить ему эту новость, чтобы он меня изувечил не очень серьезно.
Вскоре в унынии вернулся отряд, который отправлялся уговаривать дежурного по таможне.
– Бесполезно,–сказал Дэйвид,–он уперся как бык: нет подписи – нет отправления.
До отплытия оставалось двадцать минут, и тут я услышал визг тормозов машины. Мы высыпали на палубу. Навстречу нам по трапу поднимались Мария и Вилли, они победно улыбались и размахивали документами, которые были красиво подписаны, должно быть, самым прекрасным, самым благородным деспачанте на свете. У нас осталось еще десять минут, чтобы выпить. Я налил даже сеньору Гарсиа.
Потом в каюту просунул голову стюард и сказал, что мы отплываем. Мы вышли на палубу, попрощались, и мои друзья гуськом сошли по трапу на причал. Швартовы были отданы, пространство между судном и пирсом стало медленно расширяться, и в темной воде мы увидели дрожащие отражения фонарей. Потом судно набрало скорость, наши друзья исчезли из виду, и позади осталось только многоцветное море огней Буэнос-Айреса.
Когда мы оторвались наконец от поручней и пошли по каютам, я вспомнил слова Дарвина, написанные век тому назад. Вот что он сказал о путешествующем натуралисте: "...он узнает, как много есть поистине добросердечных людей, с которыми у него никогда раньше не было никаких отношений, да и не будет впредь, но которые готовы оказать ему самую бескорыстную помощь".
Для тех, кому это интересно, я сообщаю, что стало теперь с животными, которых мы привезли. Тапир Клавдий, которого я когда-то мог взять на руки (рискуя надорваться), теперь уже ростом с пони и с нетерпением ждет, когда же мы ему наконец найдем невесту.
Коати, Матиас и Марта, счастливы в семейной жизни, и у них уже дважды были детеныши. Сейчас, когда я пишу эти строки, Марта снова в интересном положении.
Пекари Хуан и Хуанита тоже дважды произвели на свет поросят и собираются сделать это в третий раз.
Пума Луна, оцелот и кошка Жоффруа живут припеваючи, толстея с каждым днем.
Попугай Бланке по-прежнему говорит "hijo de puta", но теперь уже не так громко.
Все остальные птицы, звери и пресмыкающиеся чувствуют себя хорошо, и есть признаки, что многие из них будут размножаться.
Мне остается сказать одно: я надеюсь, что читатели перестанут писать мне письма и спрашивать о судьбе животных. Мой зоопарк – частное предприятие, но он открыт для посетителей все дни года, кроме Рождества. Так что приходите и смотрите на нас.